Пастушка и трубочист
Видали вы когда-нибудь старинный-старинныйшкаф, почерневший от времени и украшенныйрезными завитушками и листьями? Такой вот шкаф -прабабушкино наследство — стоял в гостиной. Онбыл весь покрыт резьбой — розами, тюльпанами исамыми затейливыми завитушками. Между нимивыглядывали оленьи головки с ветвистыми рогами,а на самой середке был вырезан во весь ростчеловечек. На него нельзя было глядеть без смеха,да и сам он ухмылялся от уха до уха — улыбкой такуюгримасу никак не назовешь. У него были козлиныеноги, маленькие рожки на лбу и длинная борода.Дети звали егообер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержантКозлоног, потому что выговорить такое имя труднои дается такой титул не многим. Зато и вырезатьтакую фигуру не легко, ну да все-таки вырезали.Человечек все время смотрел на подзеркальныйстолик, где стояла хорошенькая фарфороваяпастушка. Позолоченные башмаки, юбочка,грациозно подколотая пунцовой розой,позолоченная шляпа на головке и пастуший посох вруке — ну разве не красота!
Рядом с нею стоял маленький трубочист, черный,как уголь, но тоже из фарфора и такой жечистенький и милый, как все иные прочие. Он ведьтолько изображал трубочиста, и мастер точно так же мог бы сделать его принцем — все равно!
Он стоял грациозно, с лестницей в руках, и лицо унего было бело-розовое, словно у девочки, и этобыло немножко неправильно, он мог бы быть ипочумазей. Стоял он совсем рядом с пастушкой — каких поставили, так они и стояли. А раз так, онивзяли да обручились. Парочка вышла хоть куда: обамолоды, оба из одного и того же фарфора и обаодинаково хрупкие.
Тут же рядом стояла еще одна кукла, втрое большеих ростом, — старый китаец, умевший киватьголовой. Он был тоже фарфоровый и называл себядедушкой маленькой пастушки, вот толькодоказательств у него не хватало. Он утверждал,что она должна его слушаться, и потому кивалголовоюобер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержантуКозлоногу, который сватался за пастушку.
- Хороший у тебя будет муж! — сказал старыйкитаец. — Похоже, даже из красного дерева. С ним тыбудешьобер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержантшей. Унего целый шкаф серебра, не говоря уж о том, чтолежит в потайных ящиках.
- Не хочу в темный шкаф! — отвечала пастушка. -Говорят, у него там одиннадцать фарфоровых жен!
- Ну так будешь двенадцатой! — сказал китаец. -Ночью, как только старый шкаф закряхтит, сыграемвашу свадьбу, иначе не быть мне китайцем!
Тут он кивнул головой и заснул.
А пастушка расплакалась и, глядя на своегомилого фарфорового трубочиста, сказала:
- Прошу тебя, убежим со мной куда глаза глядят.Тут нам нельзя оставаться.
- Ради тебя я готов на все! — отвечал трубочист. -Уйдем сейчас же! Уж наверное, я сумею прокормитьтебя своим ремеслом.
- Только бы спуститься со столика! — сказала она.— Я не вздохну свободно, пока мы не будемдалеко-далеко!
Трубочист успокаивал ее и показывал, куда ейлучше ступать своей фарфоровой ножкой, на какойвыступ или золоченую завитушку. Его лестницатакже сослужила им добрую службу, и в концеконцов они благополучно спустились на пол. Но,взглянув на старый шкаф, они увидели там страшныйпереполох. Резные олени вытянули вперед головы,выставили рога и вертели ими во все стороны, аобер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержантКозлоног высоко подпрыгнул и крикнул старомукитайцу:
- Они убегают! Убегают!
Пастушка и трубочист испугались и шмыгнули вподоконный ящик. Тут лежали разрозненные колодыкарт, был кое-как установлен кукольный театр. Насцене шло представление.
Все дамы — бубновые и червонные, трефовые ипиковые — сидели в первом ряду и обмахивалисьтюльпанами, а за ними стояли валеты и старалисьпоказать, что и они о двух головах, как все фигурыв картах. В пьесе изображались страданиявлюбленной парочки, которую разлучали, ипастушка заплакала: это так напомнило еесобственную судьбу.
- Сил моих больше нет! — сказала она трубочисту. -Уйдем отсюда!
Но когда они очутились на полу и взглянули насвой столик, они увидели, что старый китаецпроснулся и раскачивается всем телом — ведьвнутри него перекатывался свинцовый шарик.
- Ай, старый китаец гонится за нами! — вскрикнулапастушка и в отчаянии упала на свои фарфоровые.колени.
- Стой! Придумал! — сказал трубочист. — Видишь вонтам, в углу, большую вазу с сушеными душистымитравами и цветами? Спрячемся в нее! Ляжем там нарозовые и лавандовые лепестки, и если китаецдоберется до нас, засыплем ему глаза солью*.
- Ничего из этого не выйдет! — сказала пастушка. -Я знаю, китаец и ваза были когда-то помолвлены, аот старой дружбы всегда что-нибудь да остается.Нет, нам одна дорога — пуститься по белу свету!
- А у тебя хватит на это духу? — спросилтрубочист. — Ты подумала о том, как велик свет? Отом, что нам уж никогда не вернуться назад?
- Да, да! — отвечала она.
Трубочист пристально посмотрел на нее и сказал:
- Мой путь ведет через дымовую трубу! Хватит ли утебя мужества залезть со мной в печку, а потом вдымовую трубу? Там-то уж я знаю, что делать! Мыподнимемся так высоко, что до нас и не доберутся.Там, на самом верху, есть дыра, через нее можновыбраться на белый свет!
И он повел ее к печке.
- Как тут черно! — сказала она, но все-такиполезла за ним и в печку, и в дымоход, где былотемно хоть глаз выколи.
- Ну вот мы и в трубе! — сказал трубочист. — Смотри,смотри! Прямо над нами сияет чудесная звездочка!
На небе и в самом деле сияла звезда, словноуказывая им путь. А они лезли, карабкалисьужасной дорогой все выше и выше. Но трубочистподдерживал пастушку и подсказывал, куда ейудобнее ставить свои фарфоровые ножки. Наконецони добрались до самого верха и приселиотдохнуть на край трубы-они очень устали, инемудрено.
Нам ними было усеянное звездами небо, под нимивсе крыши города, а кругом на все стороны, и вширьи вдаль, распахнулся вольный мир. Бедная пастушканикак не думала, что свет так велик. Онасклонилась головкой к плечу трубочиста изаплакала так горько, что слезы смыли всюпозолоту с ее пояса.
- Это для меня слишком! — сказала пастушка. -Этого мне не вынести! Свет слишком велик! Ах, какмне хочется обратно на подзеркальный столик! Небудет у меня ни минуты спокойной, пока я туда невернусь! Я ведь пошла за тобой на край света, атеперь ты проводи меня обратно домой, если любишьменя!
Трубочист стал ее вразумлять, напоминал остаром китайце иобер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержантеКозлоноге, но она только рыдала безутешно дацеловала своего трубочиста. Делать нечего,пришлось уступить ей, хоть это и было неразумно.
И вот они спустились обратно вниз по трубе. Нелегко это было! Оказавшись опять в темной печи,они сначала постояли у дверцы, прислушиваясь ктому, что делается в комнате. Все было тихо, и онивыглянули из печи. Ах, старый китаец валялся наполу: погнавшись за ними, он свалился со столика иразбился на три части. Спина отлетела начисто,голова закатилась в угол.Обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержант стоял,как всегда, на своем месте и раздумывал.
- Какой ужас! — воскликнула пастушка. — Старыйдедушка разбился, и виною этому мы! Ах, я этого непереживу!
И она заломила свои крошечные ручки.
- Его еще можно починить! — сказал трубочист. -Его отлично можно починить! Только не волнуйся!Ему приклеят спину, а в затылок вгонят хорошуюзаклепку, и он опять будет совсем как новый исможет наговорить нам кучу неприятных вещей!
- Ты думаешь? — сказала пастушка.
И они снова вскарабкались на свой столик.
- Далеко же мы с тобою ушли! — сказал трубочист. -Не стоило и трудов!
- Только бы дедушку починили! — сказала пастушка.— Или это очень дорого обойдется?..
Дедушку починили: приклеили ему спину и вогналив затылок хорошую заклепку. Он стал как новый,только головой кивать перестал.
- Вы что-то загордились с тех пор, как разбились!— сказал емуобер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержантКозлоног. — Только с чего бы это? Ну так как,отдадите за меня внучку?
Трубочист и пастушка с мольбой взглянули настарого китайца: они так боялись, что он кивнет.Но кивать он уже больше не мог, а объяснятьпосторонним, что у тебя в затылке заклепка, тожерадости мало. Так и осталась фарфоровая парочканеразлучна. Пастушка и трубочист благословлялидедушкину заклепку и любили друг друга, пока неразбились.